середа, 5 січня 2011 р.

Швейцария - финансовая система и др. инфо...

Здесь приведены основные ссылки на информацию о финансовой системе Швейцарии, Национальном банке Швейцарии и др.

Если возникают трудности с чтением и/или пониманием указанных ссылок - не обессудьте.

Одним из основных стабилизирующих факторов швейцарского франка является глубоко нейтральный статус Швейцарии, ее неучастие в военных конфликтах (даже каким-либо косвенным образом) на протяжении многих СТОЛЕТИЙ, что значительно снижает расходы правительства Швейцарии по сравнению с США.

Подтверждением этого являются данные следующего графика, приведенного ниже:

неділя, 2 січня 2011 р.

Настоящие Деньги против "Стабильных Денег" и "Нейтральных Денег"

Ждите... Пока еще в процессе...

Путь к Золотой Гривне - вариант №1 (окончание)


Путь к Золотой Гривне - вариант №1 (окончание)

Как только эти четыре шага будут выполнены, страна окажется в эффективном обменном стандарте со швейцарским франком. В этом монетарном режиме, поскольку обменный курс швейцарский франк-гривня остается фиксированным, арбитраж приведет к тому, что покупательная способность гривни будет постоянно и быстро настраиваться так, чтобы поддерживать “паритет покупательной способности” со швейцарским франком. Таким образом, и уровень инфляции, и конфигурация относительных цен будет идентична в гривнях и швейцарских франках. Это означает, что будет невозможно купить какой-либо товар дешевле в единицах одной из двух валют где-либо в мире.

Это также подразумевает, что не будет необходимости в проведении какой-то местной монетарной политики: предложение гривни будет автоматически меняться в ответ на изменения в международном балансе платежей, как основная часть процесса сохранения паритета покупательной способности. Таким образом, если спрос на гривню в экономике растет, то попытки домохозяйств и бизнесов увеличить свои авуары в этой валюте вызовут уменьшение спроса на немонетарные товары и услуги. В результате цены на товары в гривне начнут падать, покупательная способность гривни начнет расти выше паритета со швейцарским франком, делая покупки в гривнях дешевле, чем в швейцарских франках. Это приведет к возрастанию экспорта и падению импорта для Украины, приводя к профициту в балансе платежей и притоку швейцарских франков. Эти излишние швейцарские франки будут затем выкуплены Конвертационным Агентством и обменены на гривни по официальному обменному курсу. Так как предложение гривни в обращении таким образом расширится, цены в гривнях двинутся в обратном направлении до тех пор, пока не восстановится паритет покупательной способности и, соответственно, равновесие баланса платежей.

Таким образом, денежная масса в обращении спонтанно регулируется относительно спроса на деньги посредством изменений в балансе платежей. Также следует отметить, что такая система приводит к “импортированию” инфляции из Швейцарии, какая бы она ни была. Чтобы увидеть, как это может происходить, предположим, что Центральный Банк Швейцарии увеличил предложение швейцарских франков в отсутствие соотвествующего спроса на них. Первоначально это вызовет рост цен в Швейцарии, приводя к падению соотношения между покупательной способностью швейцарского франка и гривни ниже установившегося обменного курса. Поскольку теперь будет выгоднее покупать товары в гривнях, образуется излишек швейцарских франков при этом официальном обменном курсе и этот излишек Конвертационное Агентство должно обменять (выкупить) за гривни. Поскольку эти вновь поступившие гривни увеличат денежную массу в гривне, общие цены в Украине начнут расти, чтобы восстановить паритет с ценами Швейцарии. И по мере того, как Швейцария продолжает увеличивать свою денежную массу, система обмена швейцарских франков приведет к тому, что гривня будет терять свою покупательную способность примерно с той же скоростью, что и швейцарский франк. Кроме того, в процессе этого уравновешивания темпов инфляции, реальные доходы будут перераспределяться от украинцев, которые получают новые швейцарские франки позже в этом процессе, т.е., после того, как большинство цен в Швейцарии уже вырастут, к швейцарским резидентам и организациям, особенно к правительству Швейцарии к другим первоначальным получателям новых денег.28 Это перераспределение реального дохода от пользователей гривни к пользователям швейцарского франка проявится в профиците баланса платежей со Швейцарией, который Украина получит во время этого процесса, так так некоторая часть украинских товаров, проданных в Швейцарию будет компенсироваться не импортом реальных товаров и услуг из Швейцарии, а бумажными швейцарскими франками. Следует отметить, что эти специфические воздействия импортированной инфляции швейцарского франка на распределение национального дохода не изменятся просто из-за того, что Конвертационное Агентство могло бы держать свои резервы в швейцарских франках в форме процентных активов.29

Кроме того, Украина будет не только импортировать инфляцию, существующую в Швейцарии; в результате арбитража искажение структуры процентных ставок и относительных цен, проистекающее из создания фидуциарных средств в Швейцарии, быстро и полностью передастся в Украину. Это означает, что Украина будет таким же самым образом подвержена спадам и подъемам бизнесовых циклов, как и любой другой интегральный компонент “валютной области” швейцарского франка, например, как кантон Женевы или Берна. По крайней мере временно, экономическая судьба Украины будет в большой степени зависеть от политики Центрального банка Швейцарии (или какого-то другого центрального банка, в зависимости от выбранного Украиной варианта).

Я подробно останавливаюсь на этих недостатках системы фиксации обменного курса национальной валюты к исторически “твердой”—но все еще выпускаемой центральным банком—бумажной валюты, для того, чтобы акцентировать внимание на том моменте, что все это следует рассматривать исключительно, как переходную стадию для достижения цели. И даже в этой функции система имеет некоторые существенные достоинства. Первое, и наиболее важное - она забирает у государственных структур и их центрального банка управление над количеством денежной массы, обеспечивая тем самым немедленное освобождение от опасности чрезвычайного хаоса расчетов, вызываемого гиперинфляцией, которая является постоянной угрозой в условиях современного режима неограниченной монетизации долга. Второе: пресекая все последующие попытки национальной эмиссии денег, система убирает соблазн для правительства восстановить контроль над банковской системой с целю вмешательства в кредитные рынки для понижения кредитных ставок и обеспечения краткосрочного роста занятости и реального объема производства во время (импортированного) циклического спада.30 Одновременно система искореняет основные причины финансовой паники: несовпадение временнОй структуры активов и пассивов, что является неотъемлемой чертой банковской системы с частичным резервированием. Убрав постоянно нависающую угрозу финансового краха, система лишает государственные структуры (правительство) возможности инжектировать “чрезвычайную ликвидность” в финансовую систему в качестве предлога для увеличения денежной массы центральным банком.

Это последнее достоинство переходной программы Мизеса отсутствует в варианте Валютного Агентства, продвигаемого свободными банкирами и некоторыми монетаристами. При системе Валютного Агентства, хотя сами банкноты Валютного Агентства будут на 100 процентов (или более) резервироваться долговыми обязательствами в иностранной резервной валюте, почти так же, как и банкноты Конвертационного Агентства Мизеса, коммерческие банки будут вольны выпускать депозиты и даже банкноты, резервированные только частично банкнотами Валютного Агентства.31 Это подвергает систему риску возникновения финансовой паники, особенно инициированной или включающей в себя процесс бегства капитала в иностранную валюту.32 В такой ситуации обширное желание иностранных и местных инвесторов в украинских предприятиях и ценных бумагах ликвидировать свои инвестиции и конвертировать свои гривни в швейцарские франки для инвестиций за границей, сначала приведет к повсеместной конвертации гривневых депозитов в гривневые банкноты Валютного Агентства. Это будет угрожать разрушением банковской системы с частичным резервированием и несомненно будет оказывать непреодолимое давление на Валютное Агентство принять на себя функцию центрального банка, как “кредитора последней инстанции”.33

Последним преимуществом переходного режима, предлагаемого Мизесом, является то, что последний шаг по вводу полностью настоящих денег, 100 процентного золотого стандарта, будет простым и безболезненным. К сожалению, этот финальный шаг может иметь место только после того, как сама Швейцария решит восстановить золотую основу швейцарского франка.34 Но как только швейцарский франк будет снова определен в точно указанном количестве золота, скажем, как одна тысячачетырехсотая часть тройской унции, Украинское Конвертационное Агентство затем конвертирует свои резервы в швейцарских франках в золото по курсу 1400 швейцарских франков за тройскую унцию и рассчитает золотое содержание новой золотой украинской гривни.35 После этого оно (Конвертационное Агентство) использует это золото для оплаты всех своих гривневых банкнот и закроется. Правда, поскольку все Украинское общество думает и рассчитывается в гривнях, было бы разумно, чтобы прежде чем оплачивать золотом свои бумажные гривневые банкноты, Конвертационное Агентство отчеканило все полученное золото в монеты, деноминированные в гривнях. Эта однократная операция по чеканке монет может быть оплачена специальным фондом, созданным на проценты, заработанные Конвертационным Агентством на своих резервах в швейцарских франках. На самом деле неважно поступит ли оно таким образом или выплатит золото слитками или монетами, деноминированными в швейцарских франках, оставив получателям возможность организовать за свой счет частную чеканку монет из золотых слитков любых выбранных размеров и наименований. Важно, чтобы общество вступило в физическое обладание золотыми монетами и освоилось с их использованием. Индивидуальные держатели гривни затем решат, какую часть своих наличных балансов оставить в форме золотых монет, а какую часть держать в форме мгновенно конвертируемых в золото финасовых инструментов, таких как банкноты или текущие депозиты. Последние будут представлять собой буквально денежные сертификаты, которые будут функционировать, как эквивалент настоящего золота при обмене и будут подтверждать, что те, кто принял их в обмен, получают фактическое право собственности на точное количество золота, указанное в сертификате. Для того, чтобы эти банкноты и депозиты работали как настоящие права собственности на золото, учреждения, их выпускающие, обязаны законом держать 100-процентный запас золотых резервов всех своих обязательств.36

Конечно, критики настоящих денег неустанно напоминают нам, что даже золотой стандарт может быть отменен, если правительство (лучше сказать - политики) решит больше не подчиняться “правилам игры”. Но это возражение совершенно пустое, потому что так можно возразить любой реформе, направленной на восстановление рыночной экономики и экономических расчетов. Государственные структуры могут в будущем выбрать установление тотального контроля над ценами или снова коллективизировать средства производства. Все эти нарушения “правил игры”, или, более точно, прав на частную собственность и свободу обмена, несомненно погрузят экономику снова в хаос расчетов. Суть в том, что настоящие деньги также являются фундаментальным институциональным требованием экономических расчетов, которое может быть уничтожено при нарушении государством прав собственности. Но это означает, что их восстановление и сохранение является обязательным, если нация хочет выжить и процветать.

28 This is only true to the extent that Ukrainians actually do receive the newly-created Swiss francs late in the process. However, although this would generally be the case, it need not be so. Should the initial recipients of the new money, e.g., the Switzerland government or Switzerland's import firms, spend most of their newly-acquired Swiss Francs directly on Ukrainian exports, and the Ukranian exporters in turn spend this windfall mainly on domestic products, causing prices in Ukraine to rise in advance of the rise in Switzerland prices, the redistribution of real income caused by the Swiss franc inflation would generally benefit Ukrainians at the expense of Switzerlanders.

29 In other words, even though the Ukrainian Conversion Agency would capture the “seignorage” from issuing hryvnias by investing its Swiss franc reserves in interest-bearing securities, this would not negate the likelihood that the seignorage appropriated by the Swiss Central bank's Swiss franc creation would take a separate toll on the income and wealth of individual Ukranians.

30 Of course, such a domestic “cheap money” policy is completely ineffective in dealing with the temporary upsurge in unemployment that normally accompanies a cyclical downturn. This unemployment is inherently speculative and self-liquidating, as workers whose labor services have previously been misallocated invest their time and other resources in “job prospecting” for their best employment opportunities in an economy whose production structure and pattern of resource allocation is being radically reshaped to reflect consumers’ genuine time preferences. As long as the freedom to exchange is rigorously enforced in the labor market, however, this process will operate expeditiously and efficiently, and no permanent mass unemployment will result. Laborers will quickly find that they have no recourse but to accept the lower real wage rates necessitated by the malinvestment and destruction of capital that follows in the wake of imported credit inflation. An expansionary domestic monetary policy will only delay the needed labor market adjustments and pile new capital malinvestments atop the old.

31 Schuler et al., “Replacing the Ruble”, p. 17; and George Selgin, “The ECU Could Stabilize Eastern Currencies”, in The Wall Street Journal (January 9, 1992): p. A12.

32 This is recognized by by Allan H. Meltzer (“The Benefits and Costs of Currency Boards”, The Cato Journal 12 [Winter 1993]: p. 709), a lukewarm proponent of currency boards. On the key role of fractional-reserve banking in precipitating the capital flight of the 1930s, see Mises, Economic Calculation, pp. 107–09.

33 This scenario appears to be developing in Hong Kong as I write this in September 1997. A general—but not yet headlong—exodus of capital from Southeast Asia is beginning to cause a credit crunch, resulting in a sharp increase in the Hong Kong interbank, or Hibor, rate and the drawing down of dollar reserves by Hong Kong’s currency-board-like Monetary Authority to defend the fixed exchange rate between the Hong Kong and U.S. dollars. Should large lenders to the region, such as the Japanese banks, lose confidence in the stability of the indigenous currencies, a pell-mell flight of capital would ensue, the Hibor would climb to stratospheric heights and weaker Hong Kong banks would be unable to borrow on the market to finance the continuing redemption of their demand liabilities. At this point the Hong Kong Monetary Authority would forsake its role as a strict currency board and begin to lend to the failing banks to ward off bank runs and widespread financial panic. On the developing financial crisis in Southeast Asia, see Erik Guyot (“Hong Kong’s Rates Rise, Prompting Fears of Slowdown”, in The Wall Street Journal 230 [September 10, 1997]: p. A16) and Jathon Sapsford (“Japan’s Banks Will Keep Asian Spigot Flowing and Help Avoid Credit Crunch”, in The Wall Street Journal 230 [September 8, 1997]: p. A15).

34 If a small country like Ukraine attempted to unilaterally reestablish gold convertibility for its currency, it would face the problem of sudden and unpredictable fluctuations of its price level. This would result not from any innate feature of gold but from the actions of governmental monetary authorities abroad. If the latter begin to substantially increase the rates of growth of their national fiat money supplies, this could precipitate panic buying of gold by their citizens as a hedge against inflation. This would drive up the value of gold relative to other goods, thereby causing a sudden deflation of prices in terms of Ukraine’s gold currency. Or foreign governments might decide to dump part of their accumulated gold stocks to temporarily prop up the exchange rate for their depreciating fiat currencies, to increase their current revenues, or to punish gold speculators. This sell-off would depress the value of gold and cause hryvnia prices to surge upward. But the risks associated with unilaterally establishing a gold convertible currency must, of course, be compared with the inflationary risks posed by tying on to a “harder” fiat currency such as the dollar, whose stock may be inflated at double-digit rates at any time as the result of an arbitrary political decision. If, in assessing these risks, Ukrainians decide that a gold-convertible currency is the safer course for the transition period, then the proposal in the text is readily adaptable to this decision by simply substituting “gold” and “gold market” for “Swiss franc” and “foreign exchange market” wherever these terms appear.

35 If the par rate between the hryvnia and the Swiss franc had been fixed at 7 hryvnias per Swiss franc, then, given the definition of the Swiss franc as 1/1,400 oz. of gold, each gold hryvnia would contain 1/9,8 thousandth oz. of gold (= 1/1,400 oz. of gold per Swiss franc x 1/7 Swiss franc per hryvnia).

36 The enforcement of one hundred percent reserves would not require the continuation of the administrative mandate of the transition regime that banks be split into deposit and saving departments. Presumably, by the time the government of the U.S. and possibly other G-7 governments have decided to restore the gold standard, Ukraine will have formulated a body of property law that includes recognition of the true economic nature of bank notes and demand deposits, i.e., as nothing more or less than property titles to the money commodity, gold. In fact, it would not be difficult to incorporate a legal principle requiring 100 percent reserves for demand deposits into a system of property law adopted from Western market economies, because, as de Soto (“A Critical Analysis of Central Banks”, pp. 29–30) has pointed out, such a general legal principle was contained in the continental European juridical tradition which extends from old Roman Law to the French and Spanish legal codes of the early twentieth century. A second problem that would need to be resolved upon the transition to a completely sound money is the disposition of the fiduciary media that were issued by the banks prior to the transition period and whose stock has been since frozen. While the continued existence of these media would not necessarily disrupt monetary calculation, they would remain a source of weakness—and, therefore, of never-ending temptation for government intervention—in the financial system. One possible method of liquidating them is to transfer to the commercial banks the proceeds from the sale of the central bank’s assets upon its dissolution. The commercial banks would then use these assets to purchase the gold reserves necessary to transform their margin of unbacked demand liabilities into 100-percent gold-backed money certificates. This would mean of course a windfall capital gain for the shareholders of these banks.

субота, 1 січня 2011 р.

Путь к Золотой Гривне - вариант №1 (начало)


  1. Золотая гривня - версия 1.00 (начало)

То, что сказал Мизес в 1953 году, верно и сегодня: “Настоящие деньги и сегодня означают то, что они означали в девятнадцатом веке: золотой стандарт. Основное преимущество золотого стандарта состоит в том, что он делает определение покупательной способности денежной единицы независимым от действий государственных структур. Он вырывает из рук “экономических царей” их наиболее страшный инструмент. Он лишает их возможности создавать инфляцию”. Идеалом настоящих денег является, таким образом, полноценный золотой стандарт, который полностью отделен (независим) от государства. К сожалению, в отличие от двух других обязательных условий для экономических расчетов—частной собственности и свободных рынков—которые могут и должны быть введены (реализованы) быстро—если возможно, то в один день—введение режима настоящих денег потребует некоторого более длительного переходного периода.23 Но это не означает, что быстрые и четкие шаги не могут быть немедленно предприняты на пути к этому идеалу.

Фактически, Мизес24 предложил переходную программу для денежной реконструкции послевоенной Европы в начале 1950-х годов, которая легко может быть адаптирована для современной пост-коммунистической Европы. На самом деле, Валютное Агентство, которое предлагалось рядом сторонников стабильных денег в последние годы, представляет собой ничего более, как ошибочный вариант из программы Мизеса.25 Реформа Мизеса преследовала две цели: лишить национальное правительство возможности финансировать бюджетный дефицит за счет монетизации долга и предотвратить систематическое искажение структуры кредитных ставок и системы межвременных цен, которое неизбежно проистекают из неоправданной кредитной экспансии. Как объяснял Мизес,26 "Главное, чтобы государственные структуры больше не имели возможности увеличивать количество денежной массы в обращении и количество выпущенных чеков, если они не покрыты полностью, т.е. на 100%, депозитами, вложенными населением. Не должно остаться никакой щели, никакого черного хода для проскальзывания инфляции в экономику".

Первым шагом в этой реформе является запрет существующему центральному банку или самим государственным структурам предпринимать любые действия, которые расширяли бы количество денежной массы. Это включает в себя операции на открытом рынке и займы центрального банка, а также печатание денег министерством финансов в "чрезвычайных" ситуациях. Второй шаг: коммерческим банкам и другим финансовым учреждениям должно быть также запрещено ссуживать какую-то ни было часть вновь открываемых депозитов; другими словами, все депозиты—включая нечековые срочные депозиты, выдаваемые по требованию—открытые после начала денежной реформы, должны подчиняться правилу 100‑процентного резервирования. Для соблюдения этого правила закон должен обязать банки разделиться на “депозитные” и “сберегательные” отделения. При этом “депозитным” отделениям должно быть строжайше запрещено расширять их безналичные активы свыше общей суммы своих необеспеченных пассивов по состоянию на дату начала проведения реформы. Т.е., депозитные отделения не смогут выдавать новые кредиты, используя средства на счетах вкладчиков. В результате все новые выпуски фидуциарных средств будут пресечены. Сберегательное отделение будет вольно предлагать bona fide (четко определенные) срочные депозиты, например, депозитные сертификаты с контрактной (договорной) датой выплаты, и эти денежные обязательства не будут иметь требований по резервированию. Сберегательные отделения банков и другие учреждения будут также вольны предлагать акции денежных и других типов инвестиционных фондов полностью свободных от юридических требований по резервированию, поскольку такие фонды являются прямым инструментарием сбережений и инвестиций. Эти два взаимосвязанных шага (1-й и 2-й) приведут к замораживанию денежной массы национальной валюты.

Третий шаг, который должен быть предпринят одновременно с первыми двумя, это либерализация рынка иностранных валют так, чтобы национальная валюта стала полностью и эффективно конвертироваться в исторически более “твердые”, т.е. менее подверженные инфляции, (бумажные) валюты, такие, как доллар США, евро или швейцарский франк. По мере того, как дилеры и спекулянты на международном валютном рынке будут убеждаться в твердости этих реформ, обесценивание национальной валюты—предположим, что это украинская гривня—в конце концов прекратится; потом начнется ее удорожание, поскольку покупательная способность гривни, чья денежная масса теперь строго заморожена, начнет расти относительно иностранных валют, даже самая твердая из которых будет вероятнее всего обесцениваться из-за возрастания ее количества вследствие действий соответствующего центрального банка. По мере того, как повсеместное удорожание гривни станет явным, обменный курс между гривной и выбранной твердой валютой, например швейцарским франком, постепенно стабилизируется. В этот момент рыночный обменный курс должен быть закреплен законом, как официальный. Этот обменный курс будет поддерживаться полной и безусловной конвертабельностью между этими двумя валютами.

Я остановился в выборе опорной твердой валюты на швейцарском франке, как на наименее обесцененной валюте за последние 120 лет из всех имеющихся в настоящее время. Кроме того, объем ВВП Украины тоже позволяет сделать такой выбор.

Для обеспечения конвертабельности между гривней и швейцарским франком необходим четвертый шаг: создание Конвертационного Агентства, которому будет вменена единственная функция покупки и продажи гривни в обмен на швейцарский франк по официальному обменному курсу. Для того чтобы достичь этой цели, т.е. чтобы рыночный обменный курс соотвествовал официальному, это агентство должно быть уполномочено законом создавать гривню, на 100 процентов обеспеченную швейцарским франком. Этому агентству понадобится первоначальный объем резервов в швейцарских франках, которым оно сможет выкупать все количество гривни, предъявленное ему, по официальному обменному курсу. Эти первоначальные резервы в швейцарских франках должны быть ссужены ему центральным банком или казначейством на бесконечный срок и беспроцентно. Скорее всего, этот первоначальный объем швейцарских франков надо будет купить на доллары, имеющиеся в резерве Национального Банка Украины. Следует особо отметить, что Конвертационное Агентство не будет иметь никаких отношений с центральным банком (НБУ) или казначейством после получения этих первоначальных резервов в швейцарских франках. Более того, будет и далее в силе строгий законодательный запрет для центрального банка создавать гривню посредством ссуд или покупки активов до тех пор, пока не завершится переход к классическому золотому стандарту и центральный банк будет ликвидирован.27 Правительству тоже никогда не будет разрешено выпускать гривню, за исключением выпуска разменной монеты. Однако, для предупреждения любой попытки правительства финансировать свой дефицит за счет наводнения рынка разменной монетой, выпуск разменных монет должен будет подчиняться двум законодательным ограничениям: во-первых, эти монеты должны иметь полную платежную силу только по отношению к самому правительству (в расчетах только с самим правительством); во-вторых, правительство будет обязано выкупать все предъявленные монеты гривневыми банкнотами или депозитами без задержки (немедленно) и без потери стоимости для их предъявителя. И, наконец, Конвертационное Агентство не будет иметь никаких привилегий в проведении своих сделок в иностранной валюте; оно будет работать на рынке обмена валют, как и любой другой агент, покупая и продавая на свободном рынке.

0 From: Joseph T. Salerno, “Money, Sound and Unsound”,
2010 by the Ludwig von Mises Institute: pp. 484–496.

23 Ludwig von Mises, The Theory of Money and Credit (Indianapolis, Ind.: Liberty Classics, [1952] 1981), p. 480. On this point, see Murray N. Rothbard, “How and How Not to Desocialize,” in The Review of Austrian Economics 6, no. 1 (1992): pp. 70–71. Otherwise, Rothbard supports the “One-Day Plan” for desocialization put forward by Yuri N. Maltsev, “The Maltsev One-Day Plan,” in The Free Market 8 (November 1990): p. 7.

24 Mises, Theory of Money and Credit, pp. 485–90.

25 An especially good discussion of the nature and functioning of currency boards, which includes references to the recent literature, is Owen F. Humpage and Jean M. McIntire, “An Introduction to Currency Boards,” Federal Reserve Bank of Cleveland Economic Review 31 (2nd Quarter 1995): pp. 2–11. Currency boards have been suggested for countries such as Lithuania (Kurt Schuler, George Selgin and Joseph Sinkey, Jr., “Replacing the Ruble in Lithuania: Real Change versus Pseudoreform,” in Policy Analysis 163 [October 28, 1991], Washington D.C.: The Cato Institute), Russia (Steve H. Hanke and Kurt Schuler, “Currency Boards and Currency Convertibility,” in The Cato Journal 12 [Winter 1993]: pp. 687–705 and Steve H. Hanke, Lars Jonung and Kurt Schuler, Russian Currency and Finance: A Currency Board Approach to Reform [New York: Routledge, 1993], and Mexico (Owen F. Humpage, “A Mexican Currency Board?” Federal Reserve Bank of Cleveland Economic Commentary [March 15, 1995]).

26 Mises, Theory of Money and Credit, p. 481.

27 The central bank may be permitted to remain in existence during the course of the transition period, continuing to collect and dispose of the interest on its assets and to provide check-clearing services to the commercial banks (if it had performed this function in the past). Under no circumstances, however, should the central bank be permitted to retain its function of regulating the banking system and, in particular, of monitoring and enforcing the system’s adherence to the new 100 percent-reserve rule for demand deposits. The very rationale of central banking is to foster and support fractional-reserve banks in their natural desire to expand credit, and this has been its historical function as well. Thus, it would be the height of folly to permit officials whose very jobs consisted in undermining sound money to exercise any influence over the emerging sound money regime.

четвер, 30 грудня 2010 р.

Настоящие Деньги и... современная Украина(2)


Продолжение 2.

Нам не надо ожидать краха бума и отмены денежного обмена для того, чтобы увидеть начало хаоса расчетов. Как указал Мюррей Н.Ротбард10 "...каждая государственная фирма создает свой собственный остров хаоса в экономике; не нужно ожидать прихода полного социализма, чтобы хаос начал свою работу... (Любое) правительственное управление инжектирует точку хаоса в экономику; а, поскольку все рынки взаимосвязаны в экономике, каждая правительственная активность разрушает и искажает ценообразование, распределение факторов, соотношение потребление/инвестиции, и т.д." Но если это является истиной для экономики в целом, это еще вернее для денежной сферы. Функция денег, как общего средства обмена и инструмента экономических расчетов гарантирует, что даже в начале инфляционного денежного режима, его разрушающие эфекты на ценообразование, расчеты, и распределение ресурсов передаются быстро и непосредственно на все рынки.

Случаем, относящимся к рассматриваемому вопросу, является ситуация, при которой денежная масса в обращении определяется эмиссией необеспеченных банкнот и депозитов (известных как "фидуциарные средства") банковской системой с частичным резервированием.

Сегодня это обычно происходит, когда центральный банк создает дополнительные резервы для своей национальной банковской системы для того, чтобы понизить кредитную ставку внутри страны. Когда коммерческие банки получают эти новые резервы, они ссуживают их, создавая новые депозитные счета в процессе временного возрастания предложений по кредитованию и понижению структуры кредитных ставок. К несчастью, это снижение кредитных ставок не отражает изменений лежащего в основе межвременного потребления, или "временнЫх" предпочтений участников рынка. Более того, эти подвижки кредитных ставок сами двинутся в противоположном направлении как только прекратится накачивание банковских кредитов. Тем не менее, предприниматели, ошибочно восприняв первоначальное падение кредитных ставок, как долговременную тенденцию, склонны получать дополнительные кредиты и инвестировать их в свой акционерный капитал или в развитие своих основных производственных фондов. Они действуют так, потому что их расчеты, используя низкую кредитную ставку, показывают, что настоящая сниженная стоимость будущего продукта, отнесенного к определенным производственным средствам, сейчас превышает его текущую покупательную цену, несмотря на тот факт, что общие предпочтения потребителей на потребление в более отдаленном будущем в действительности не интенсифицируются. Возрастание спроса на товары долгосрочного использования, который возникает, приведет к расширяющемуся возрастанию в цене этих товаров относительно цен потребительских товаров. Это смещение относительных цен (которое кажется постоянным и даже усиливающимся) будет в дальнейшем искажать расчет прибыли и ошибочно стимулировать предпринимателей-бизнесменов увеличивать перераспределение денежных инвестиций и производственных затрат в сферу промышленности производства товаров долгосрочного использования, для того чтобы расширить это производство.

Кажущееся процветание в реальной экономике будет отражаться в финансовом секторе, при этом искусственно заниженные кредитные ставки в соединении с высокими заработками фирм, производящих товары долгосрочного использования, вызывают бум на рынках акций, ценных бумаг и на рынке недвижимости. Хаос расчетов, вызванный ничем неоправданным расширением банковских кредитов, проявится только тогда, когда страх перед инфляцией цен вынудит центральный банк ограничить или запретить поток новых денег через кредитные рынки. В этой точке процесс нарушения ценообразования прекращается и денежные расчеты опять начинают точно и чувствительно отражать наиболее высокоценное использование ограниченных ресурсов. Обычно следует резкое повышение кредитных ставок и финансовый коллапс, сопровождаемый рано или поздно депрессией реальной экономической активности и высоким уровнем безработицы, банкротствами бизнесов, в основном в промышленностях производства товаров долгосрочного использования. Так называемая "депрессия" или "рецессия" являются периодом, во время которого ощибки неверного инвестирования, сделанного во время хаоса расчетов, спровоцированного расширением банковского кредитования, проявляются и корректируются, и экономика болезненно перестраивает относительное производство товаров долгосрочного потребления и потребительских товаров в соотвествии с реальными преференциями потребления/накопления, сложившимися в (экономическом) обществе.

Так что настоящие деньги - это просто такие деньги, которые не ведут к системной фальсификации и нулификации расчетов. По словам Мизеса "ради экономических расчетов все, что нужно - это избегать больших и резких колебаний в общем количестве денег в экономике." Поэтому, программа настоящих денег - это не недостижимый идеал, а программа, которая может быть реализована за счет полного отделения процесса регулирования количества денег в экономике от государственных органов. Это включает в себя отмену центрального банка и фиктивных денег и восстановление товарных (золотых) денег, выбранных исключительно рынком и подчинящихся только рынку. Исторически классические золотые монеты и обеспечивают настоящие деньги: естественная и неизменная редкость золота полностью предотвращает гиперинфляцию, ограничивая при этом уровень, до которого банки с частичным резервированием могут расширять употребление бумажных денег. Как объяснял Мизес:11

Золото, а до середины девятнадцатого века и серебро, очень хорошо служили всем целям экономических рачетов. Изменения в соотношении спроса и предложения на драгоценные металлы и результирующие колебания в покупательной способности происходили настолько медленно, что экономические расчеты предпринимателей могли ими безбоязненно пренебречь.

Но классический золотой стандарт, особенно в тех странах, где центральный банк возглавляет коммерческую банковскую систему как признанный "последний кредитор в критической ситуации", все еще допускает некоторое пространство для кредитной экспансии и системного хаоса расчетов, проявляющегося в бизнесовых циклах. Мизес сам признавал, что "Главной целью денежной политики должно быть лишение государственных структур запускать инфляцию и создавать условия, которые стимулировали бы неоправданную кредитную экспансию банков." Так что совершенная денежная политика настоящих денег потребует не только отмены фальшивых (бумажных) денег и ликвидации центрального банка, но также и строгого запрета банковской системы с частичным резервированием. Другими словами, настоящие деньги требуют, чтобы все долговые обязательства, принятые на себя банками в виде банкнот или депозитов, резервировались бы на 100% настоящими (золотыми) деньгами. Если точнее, то настоящие деньги требуют, чтобы, как в юридическом, так и в экономическом смысле, банковские банкноты и депозиты функционировали, как настоящее право собственности, выступая в точно таком же отношении к золотым депозитам в банках, как складская расписка-декларация-коносамент, выписанная на зерно, относится к сданному на хранение на элеватор зерну. Это означает, что создание и обмен правами несуществующей собственности, которое является сутью банковской системы с частичным резервированием12 и считается мошенничеством в случае применения в других сферах бизнеса, должно быть тщательно запрещено. Только при таких условиях банковская система перестанет (работать, как) быть источник(ом) хаоса расчетов.

10 Rothbard, Man, Economy, and State, p. 826

11 Mises, Human Action, p. 224.

12 For the elaboration of this view of fractional reserve banking, see Hans-Hermann Hoppe, with Jörg Guido Hülsmann and Walter Block, “Against Fiduciary Media,” in The Review of Austrian Economics 11, no. 1 (1998): pp. 15–20. For a juridical characterization of the demand deposit contract which is founded on a similar conception of fractional-reserve banking, see Jesús Huerta de Soto, “Critical Note on Fractional/Reserve Free Banking,” unpublished manuscript, pp. 29–39.

субота, 25 грудня 2010 р.

Настоящие Деньги и... современная Украина(1)



Продолжение 1.

  1. Настоящие Деньги и... современная Украина(1)

Экономические расчеты требуют однородных единиц, которыми можно было бы манипулировать в арифметических операциях. Поскольку деньги являются общим средством обмена и, как таковые, тем одним товаром, который универсально и однообразно принимается участниками рынка, они (деньги) всегда заменяют один из двух товаров, которые обмениваются на любом рынке. Соответственно, деньги являются той единицей, в которой все экономические величины—расходы и доходы, прибыли и потери, капитал и поступающие средства—выражаются и рассчитываются. Экономические расчеты поэтому всегда являются и должны быть денежными расчетами, т.е. расчетами, использующими цену денег, которая проистекает, или предполагается, что проистекает из реальных операций обмена. Таким образом, примитивные процессы производства домохозяйств или бартерных экономик основываются на субъективных оценках наборов гомогенных товаров, а не на объективных расчетах прибылей и потерь. Более того, хотя средства производства могут наличествовать в таких экономиках, там нет способа определить стоимость их капитала обособленно или в комбинации. Без такого агрегатного выражения для его продуктивного богатства, индивидуальный агент, производящий в автаркии или для прямого обмена, никогда не будет в состоянии точно определить приведет или нет какое-то его определенное действие к расширению или уменьшению его источников будущего производства, т.е. к накоплению или потреблению капитала. Все, что он будет в состоянии сделать - это предположить (или записать) набор однородных и несоразмерных (?неоднородных?) товаров и услуг, используемых на входе производственного процесса, и различные наборы товаров, возникших в результате производства или полученых в обмен на результаты этого производства. Будет также невозможно без денежного обмена определить универсальный интерес или уровень социального временнОго предпочтения, которое можно было бы использовать в расчетах капитала. 6 Короче говоря, при отсутствии денег не существуют экономические величины и отсутствуют экономические расчеты. Это является сутью основы классической доктрины настоящих денег, как это было сформулировано Людвигом фон Мизесом.

Мизес7 сформулировал эту доктрину в следующих терминах:

Все, что требуется для экономических расчетов - это денежная система, чье функционирование не саботируется государственным вмешательством. Попытки увеличить количество денег в обращении для того, чтобы увеличить возможности правительства тратить больше денег или для того чтобы вызвать временное понижение кредитной ставки, разрушают все финансовые дела и приводят в беспорядок экономические расчеты. Первейшей целью денежной политики должно быть предотвращение инфляции, развивающейся в результате действий государственных структур, и предотвращение действий государственных структур, создающих условия, которые бы поощряли банки на неоправданное расширение выдачи кредитов.

Деньги являются ненастоящими до той степени, до которой они способствуют хаосу в расчетах, фальсифицируя предпринимательскую оценку цен и расчет прибыли и приводя к систематическому неверному перераспределению денежных инвестиций и производственных факторов. Возьмем крайний случай гиперинфляции, при котором "уровень цен", т.е. полные цены, начинают расти с быстрым и непредсказуемым ускорением. Не имея никакой перспективы корректной оценки результирующих цен более чем на несколько дней или недель наперед, заявки предпринимателей на факторных рынках начинают отражать исключительно только цену ресурсов, используемых в производственном процессе, призванную обслужить спрос потребителя в непосредственном ближайщем будущем, например, в сфере услуг, в оптовой и розничной торговле, и на предприятиях, вовлеченных в различные виды спекуляций товарами потребления. Когда процесс предпринимательской оценки неспособен принимать во внимание цену вкладов ресурсов для трудоемких по времени производств, структура экономики производства радикально "сокращается" и перестает координироваться с базовой структурой потребительских предпочтений на потребеление в настоящем и будущем. Как только начинает преобладать хаос в расчетах, индустриальные процессы, особенно те, которые вовлечены в строительный бизнес, производство товаров длительного пользования, добычу ископаемых, практически останавливаются, безработица неудержимо растет, и полномасштабная депрессия развивается в среде бушующей инфляции.8 Когда гиперинфляция достигает своей финальной стадии, возникает ситуация безудержного "полета к реальным ценностям", когда все участники рынка стремятся избавиться от постоянно обесценивающихся и почти ничего не стоящих денег немедленно тратя их, хотя при этом уже нет почти никого, кто согласен взять эти деньги в обмен на "настоящие" товары хоть на каких-нибудь условиях. На этой стадии, не имея доступа к относительно устойчивой иностранной валюте или к товарным деньгам (золотым), денежные расчеты полностью сводятся к нулю, а экономика погружается в хаос расчетов и бартер.9

6 Joseph T. Salerno, “Monetary Neutrality vs. Monetary Calculation: The Problem of Deflation,” 1997 Austrian Scholars Conference Working Paper 27 (Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute), pp. 21–23; Ludwig von Mises, Economic Calculation in the Socialist Commonwealth, trans. S. Adler (Auburn Ala.: Praxeology Press, 1990), p. 65; Ludwig von Mises, Human Action: A Treatise on Economics, 3rd ed. (Chicago: Henry Regnery Company, 1966), pp. 210–11.

7 Mises, Human Action, p. 224.

8 As Costantino Bresciani-Turroni (The Economics of Inflation: A Study of Currency Depreciation in Post-War Germany, trans. Millicent E. Savers [London: George Allen & Unwin Ltd., (1937) 1968], p. 220) observed regarding the German hyperinflation, “...the continual and very great fluctuations in the value of money made it very difficult to calculate the costs of production and prices, and therefore also made difficult any rational planning of production.

The entrepreneur, instead of concentrating his attention on improving the product and reducing his costs, often became a speculator in goods and foreign exchanges.” Bresciani-Turroni (ibid., pp. 222–23) went on to describe the widespread stoppage of sales and mass unemployment that developed in October and November of 1923 at the height of the hyperinflation.

9 Ludwig von Mises, On the Manipulation of Money and Credit, ed. Percy L. Greaves, trans. Bettina Bien Grieves (Dobbs Ferry, N.Y.: Free Market Books, 1978), pp. 5–16.

Тяжкое наследие социализма: Украина после(?) или вместе(?) с пост-коммунистами


За кулисами хаоса экономических расчетов: Настоящие Деньги и Поиски капиталистического пути и свободы в экс-коммунистической Европе0

Оглавление

  1. Введение: Уроки споров о социалистических методах расчета
  2. Настоящие Деньги и... современная Украина
  3. Настоящие Деньги против "Стабильных Денег" и "Нейтральных Денег"
  4. Путь к Золотой Гривне - вариант №1
  5. Библиография

  1. Введение: Уроки споров о социалистических методах расчета

Хотя аргументация в статьях, собраных в этом томе может быть сложной, урок, который они преподают, является простым и прямым: любая надежда на успешную трансформацию экс-коммунистических экономик в полные и продуктивные рыночные экономики критически зависит от внедрения институциональных реформ, которые установят необходимые предпосылки экономических расчетов. Они включают в себя: 1. полные права частной собственности на все категории товаров и услуг, включая, особенно, права на капитал; 2. свобода обменивать эти законные права по ценам, установленным на свободном нерегулируемом рынке; и 3. настоящие деньги. Отсутствие хотя бы одного из этих предварительных условий приведет к тому, что Мюррей Ротбард1 назвал "хаосом в экономических расчетах", который налагает всепроникающее и неизлечимое ошибочное перераспределение ресурсов в экономике. Когда частная собственность на "средства производства" отменена, как это бывает при социалистическом центральном планировании, рынки капиталов и естественных ресурсов не могут существовать и становится невозможным спланировать расчеты стоимости производства. Экономическая иррациональность и хаос царят, когда свободный обмен искажается всеобщим контролем за ценами, центральным бзиком (фишкой) социалистической экономики и капиталистической экономики военного времени.2 Там, где цены произвольно устанавливаются государственным декретом, расчеты прибыльности капиталистами-предпринимателями являются бессмысленными и не дают абсолютно никакого указания на наиболее ценное использование ограниченных ресурсов. И, наконец, произвольное манипулирование предложением денег центральными банками или правительствами искажает финансовые расчеты и в последних стадиях гиперинфляции делает их абсолютно бесполезными для планирования процесса производства на период более нескольких дней.

Коллапс советской и других коммунистических экономик заставил даже экономистов ныне господствуюшего течения усвоить этот урок после того, как на протяжении десятилетий они настаивали на том, что проблема экономических расчетов может быть решена без институтов частной собственности, свободных рынков и настоящих денег. Таким образом, статьи в ведущих экономических журналах господствующего течения теперь признают "приватизацию", "маркетизацию" и "монетарное сдерживание" (?имеется в виду ограничение печатания денег государством?) непременными шагами на пути экономических реформ.3 Но при том, что теперь основными экономистами признается, что рациональное распределение ресурсов требует институциональных реформ, которые вернут ресурсы в частные руки и восстановят настоящие рынки для производительных вкладов (?инвестиций? ?капиталовложений?), нет такого же понимания важности настоящих денег для процессов экономических расчетов или для безкомпромиссного институционального восстановления, необходимого для достижения этого (?такого положения?). Программы для форсирования "монетарной дисциплины" или "монетарного сдерживания" посредством реорганизации существующего центрального банка по про-западному образцу (?подобию?) - предпочтительное решение большинтсва западных экономистов-советников правительств бывших коммунистических стран4 - вряд ли в состоянии эффективно заменить собой режим настоящих денег.

Продолжающееся нежелание (?неспособность?) большинства западных экономистов усвоить полный урок споров о расчетах можно объяснить зияющим разрывом между австрийской теорией денежного обращения и широкораспространенной теорией по этому же вопросу.5 В то время как австрийская и неоклассическая микроэкономики являются наследователями маргинальной революции 1870-х годов, австрийская и неоклассическая монетарные теории, несмотря на короткий период плодотворного взаимообогащения идеями во время споров 1930-х годов о капитале, сбережениях и инвестициях, и бизнес-циклах—плоды которого были впоследствии отвергнуты кейнсианской революцией—развивались изолированно друг от друга. Принимая во внимание сложившееся в этой сфере положение, несколько слов о природе настоящих денег, их роли в экономических расчетах и средствах (?методах?), которыми они могут быть реализованы, надеюсь не будут излишними в этой статье.

0From: “Beyond Calculational Chaos: Sound Money and the Quest for Capitalism and Freedom in Ex-Communist Europe,” Polis 5, no. 1 (1998): pp. 114–33.

1Murray N. Rothbard, Man, Economy, and State: A Treatise on Economic Principles, 2nd ed. (Auburn, Ala.: Ludwig von Mises Institute), p. 825.

2George Reiman, The Government against the Economy (Thornwood, N.Y.: Caroline House Publishers, 1979); Guenter Reimann, The Vampire Economy: Doing Business under Fascism (New York: The Vanguard Press, 1939).

3Samantha Carrington, “The Remonetization of the Commonwealth of Independent States,” AEA Papers and Proceedings 82 (May) : pp. 22–26; Jeffrey Sachs, “Privatization in Russia: Some Lessons from Eastern Europe,” in AEA Papers and Proceedings 82 (May): pp. 43–48; Ronald I. McKinnon, “Financial Control in the Transition from Classical Socialism to a market Economy,” in Journal of Economic Perspectives 5 (Fall): pp. 107–22.

4Jeffrey Sachs, Poland’s Jump to the Market Economy (Cambridge, Mass.: The MIT Press, 1993), pp. 49–54.

5Joseph T. Salerno, “Two Traditions in Modern Monetary Theory: John Law and A.R.J. Turgot,” in Journal des Economistes et des Etudes Humaines 2 (June/September): pp. 337–80 [reprinted here as Chapter 1]; idem, “Ludwig von Mises’s Monetary Theory in Light of Modern Monetary Thought,” in The Review of Austrian Economics 8, no. 1 (1994): pp. 71–115 [reprinted here as Chapter 2].

пʼятниця, 3 грудня 2010 р.

Кризис жив - гонка девальваций в самом разгаре

http://www.industrymailout.com/Industry/View.aspx?id=233937&q=250137475&qz=4a61ce

Chart A

Chart B


I can't add anything to the above. Learn it yourself.

4. Инфляция и экономические циклы: крах кейнсианской парадигмы - продолжение 4


  1. Банковские кредиты и экономические циклы

Экономические циклы, или циклы деловой активности, возникли в Западном мире во второй половине XVIII века. Они привлекли к себе внимание, потому что появились вроде бы беспричинно, и прежде ничего подобного мир еще не знал. Экономический цикл состоит из регулярно повторяющихся (хотя и не строго периодических) подъемов и спадов, когда инфляционные периоды, отличающиеся повышенной деловой активностью, ростом цен и занятости, сменяются спадами или депрессиями, сопровождающимися затуханием активности, ростом безработицы и падением цен, а спустя какое-то время спад оканчивается, начинается восстановление хозяйственной деятельности и приходит очередной подъем.

Казалось бы, для такого рода цикличного движения экономики нет никаких причин. В некоторых видах деятельности, разумеется, циклы происходят по чисто природным причинам. Так, например, семилетний цикл размножения саранчи порождает семилетний цикл в области борьбы с саранчой, в производстве соответствующих ядохимикатов и оборудования. Но если брать экономику в целом, нет никаких оснований для чередования подъемов и спадов. По сути дела, есть основания рассчитывать как раз на противоположное, потому что свободный рынок обычно работает гладко и эффективно, не порождает значительных ошибок, которые делаются явными, когда очередной подъем неожиданно сменяется спадом и результатом оказываются значительные убытки. И до конца XVIII века масштабных экономических циклов не наблюдалось. Обычно хозяйственная жизнь развивалась гладко, и все шло своим чередом, пока не происходило нечто ужасное: значительный неурожай зерна вызывал крах экономики села, король отбирал у финансистов большую часть денег и в результате начиналась депрессия или война приводила к расстройству торговли. В каждом из этих случаев хозяйственная жизнь получала легко различимый удар, так что не было нужды в поисках дальнейших объяснений.

Откуда же взялись экономические циклы? Сразу было замечено, что цикл поражает в каждой стране самые развитые районы: портовые города, через которые велась торговля с самыми развитыми мировыми центрами производства. В этот период в Западной Европе, а точнее в самых передовых центрах производства и торговли возникли два жизненно важных явления: индустриализация и коммерческие банки. Банки вели дело на основе частичного резервирования, о котором мы говорили выше, а в Лондоне в конце XVIII века возник первый в мировой истории центральный банк, Банк Англии. В XIX веке в среде экономистов и знатоков финансового дела возникли два типа теорий, пытавшихся объяснить новое и весьма тревожное явление: одни взваливали вину за экономические циклы на промышленность, а другие — на банковскую систему. Первые в конечном итоге считали, что циклы деловой активности — это порождение рыночной экономики, и авторы подобных теорий призывали либо к ликвидации рынка (например, Карл Маркс), либо к жесткому государственному контролю и регулированию, направленному на сглаживание циклов (лорд Кейнс). Однако специалисты, считавшие, что проблему создают банки с системой частичного резервирования, видели причину экономических циклов в неправильной организации денежного обращения и банковского дела, которые даже английский классический либерализм никогда не освобождал от жесткого правительственного контроля. Таким образом, даже в XIX веке возложить вину за периодичность подъемов и спадов на банковскую систему означало, по сути, обвинить в этом государство.

Мы не можем здесь детально рассматривать промахи той экономической школы, которая считала, что циклы соприродны рынку. Достаточно сказать, что эти теории не в состоянии объяснить рост цен в период подъема и их падение во время спада или множество ошибок в хозяйственных решениях, которые выявляются в момент начала спада в виде массовых убытков и банкротств.

Первую теорию цикла, основанную на особенностях денежного обращения и банковской системы, предложили в начале XIX века английский экономист классической школы Давид Рикардо и его последователи, которые разработали монетарную теорию цикла деловой активности.3 Смысл этой теории примерно таков: банки с частичным резервированием, контролируемые и подстегиваемые правительством и его центральным банком, расширяют кредит. Когда на базе наличных бумажных и золотых денег выстраивается пирамида кредитов, увеличивается количество денег в обращении (в виде банковских депозитов, а в тот исторический период — в виде кредитных билетов). Увеличение количества денег в обращении толкает вверх цены и запускает инфляционный процесс. По мере раскручивания инфляции, питаемой наращиванием кредитных билетов и банковских депозитов на основе наличных денег, происходит рост цен на отечественную продукцию. В конце концов дело доходит до того, что импортные товары делаются дешевле отечественных, так что импорт растет, а экспорт падает. Возникает и начинает увеличиваться дефицит платежного баланса, и его приходится покрывать золотом, которое из переживающей инфляционный бум страны начинает перетекать в страны со стабильными ценами. В результате оттока золота из страны растущая пирамида кредита теряет устойчивость, а банки обнаруживают, что им грозит банкротство. Наконец, правительству и банкам приходится останавливать выдачу кредитов, и, спасая себя, банки начинают сокращать кредитование.

Неожиданный переход от расширения кредита к его сжатию меняет всю картину экономической жизни, и вместо подъема воцаряется спад. Банки сокращают свои расходы, и деловая активность снижается, потому что от фирм требуют срочного возврата кредитов. Уменьшение количества денег ведет к общему понижению цен (дефляции). Наступает фаза спада, рецессии или депрессии. Но по мере уменьшения денежной массы и падения цен отечественные товары опять делаются привлекательнее иностранных, и баланс платежей меняет знак — из дефицитного он делается профицитным. Золото начинает возвращаться в страну, а поскольку при этом продолжается сокращение объемов кредитования, банки обретают уверенность в будущем, и начинается фаза оживления экономической активности.

У теории Рикардо был целый ряд достоинств. Отталкиваясь от количества банковских денег (которое всегда увеличивается во время подъема и уменьшается во время спада), она объясняла поведение цен. Объясняла она также поведение платежного баланса. Более того, она установила связь между подъемом и спадом, так что спад предстал последствием предшествовавшего ему подъема. И не только последствием, но и целебным средством адаптации экономики к условиям, сложившимся в результате действия сил, породивших подъем.

Короче говоря, впервые спад предстал не как Божья кара и не как катастрофа, порожденная закономерностями индустриализованной рыночной экономики. Рикардианцы поняли, что главным злом был инфляционный подъем экономики, создаваемый правительственным вмешательством в механизм денежного обращения и банковского кредита, а спад, при всей нежелательности его симптомов, представляет собой необходимый процесс адаптации, очищавший экономику от последствий инфляционного бума. В ходе депрессии экономика избавляется от диспропорций и излишеств, порожденных инфляционным бумом, и восстанавливает здоровые условия хозяйствования. Депрессия — это малоприятная, но необходимая реакция на излишества и искажения периода подъема.

Почему же экономические циклы повторяются? Почему после спада начинается следующий подъем, а за ним очередной спад? Для ответа на этот вопрос нам нужно разобраться в мотивации банков и правительства. Коммерческие банки получают прибыль за счет расширения кредита и создания новых платежных средств, поэтому при малейшей возможности они осуществляют монетизацию кредитов. Правительство также заинтересовано в инфляции, поскольку она обеспечивает рост государственных доходов (либо от печатания новых денег, либо благодаря тому, что банковская система в состоянии финансировать дефицит правительственного бюджета) и позволяет в условиях бума и дешевых кредитов подкармливать значимые экономические и политические группы. Легко понять, как начался первый подъем. Когда наступает кризис, правительство и банки вынуждены отступить. Но когда золото опять начинает притекать в страну, банки начинают чувствовать себя уверенно. А когда у банков появляется твердая почва под ногами, они начинают следовать естественной склонности и увеличивают объем платежных средств и кредитов. Так начинается следующий подъем, несущий в себе семена очередного неизбежного спада.

Таким образом, теория Рикардо объяснила и повторение цикла деловой активности. Но двух вещей она объяснить не смогла. Во-первых, и это самое существенное, она не объяснила множества допускаемых бизнесом в период подъема ошибок, которые неожиданно выходят на поверхность при наступлении спада. Ведь бизнесмены умеют предвидеть события, и трудно понять, почему все они начинают совершать серьезные ошибки, приводящие к серьезным убыткам. Во-вторых, важной особенностью всех экономических циклов был тот факт, что и подъемы, и спады особенно значительно сказывались на отраслях, производящих средства производства, т.е. на производителях машин, оборудования и промышленного сырья, в меньшей степени затрагивая предприятия легкой промышленности. Теория Рикардо не нашла объяснения этой особенности цикла.

Австрийская теория циклов, которую Мизес разработал, опираясь на рикардианский анализ, развила собственную теорию чрезмерного или, точнее, ошибочного инвестирования как основы делового цикла. Австрийская теория смогла объяснить не только все те явления, которые уже нашли объяснение в рамках теории рикардианцев, но и другие — обилие инвестиционных просчетов и уязвимость производителей средств производства, особенно сильно страдающих от спадов. Как мы увидим далее, это еще и единственная теория, способная объяснить современное явление стагфляции.

Мизес начинает, как и рикардианцы: правительство и его центральный банк политикой покупки активов и наращивания банковских резервов стимулируют расширение банковского кредита. Банки наращивают кредитование, и, соответственно, возрастает количество денег в обращении в форме чековых депозитов (кредитные билеты частных банков к этому времени практически исчезли). Далее, как и у Рикардо, у Мизеса увеличение количества банковских денег ведет к росту цен, т.е. к инфляции.

Но, как отмечает Мизес, рикардианцы недооценили неблагоприятные последствия раздувания банковского кредита. Потому что здесь включается еще более пагубный механизм. Экспансия банковского кредита не только повышает цены, но и искусственно понижает процентную ставку, что вводит бизнесменов в заблуждение и побуждает их осуществлять необоснованные и нерентабельные инвестиции.

Дело в том, что на свободном рынке процентная ставка по ссудам определяется исключительно временными предпочтениями всех участников хозяйственного процесса. Ведь сущность любой ссуды состоит в том, что наличные блага (деньги, которые можно истратить немедленно) обмениваются на благо будущее (долговое обязательство, которое может быть использовано в некоем будущем). Поскольку люди всегда предпочитают деньги в кармане тем же деньгам, которыми удастся воспользоваться в будущем, наличные блага всегда оцениваются на рынке дороже, чем будущие. Выгода, получаемая из-за разницы между ними, или «лаж», и есть процентная ставка, величина которой зависит от того, насколько сильно люди предпочитают настоящее будущему, т.е. от степени их временных предпочтений.

Временные предпочтения людей определяют также соотношение между склонностью людей сберегать и вкладывать ради будущего использования и желанием все потратить не сходя с места. Если временные предпочтения людей уменьшаются, т.е. если степень их предпочтения настоящего будущему ослабевает, они будут потреблять меньше, а сберегать и инвестировать больше, и одновременно, по той же самой причине, падает и процентная ставка, величина скидки на время. Главным двигателем экономического роста является падение ставок временных предпочтений, которое ведет к относительному повышению сбережений и инвестиций и относительному уменьшению потребления, что находит выражение в падении процентной ставки.

А что происходит, когда ставка процента падает не в результате добровольного понижения временных предпочтений и увеличения доли сбережений, а вследствие правительственного вмешательства, направленного на расширение кредита и увеличение объема банковских денег? Ведь новые чековые деньги, созданные в ходе предоставления банковских ссуд бизнесу, выйдут на рынок в качестве источника ссуд и, соответственно, хотя бы вначале понизят ставку процента. Иными словами, что происходит, когда уменьшение процентной ставки вызвано искусственными причинами, инициативой банков и правительства, а не естественными, т.е. связанными с изменениями оценок и предпочтений потребителей?

А происходят нехорошие вещи. Ведь на понижение ставки процента бизнесмены реагируют так, как они и должны реагировать на подобный сигнал рынка: они увеличивают вложения в средства производства. Инвестиции, особенно в обширные и долговременные проекты, которые прежде казались убыточными, теперь, когда процентная ставка упала, сразу представляются прибыльными. Короче говоря, бизнесмены реагируют так, как и следовало бы в случае действительного увеличения сбережений: они приступают к инвестированию в то, что выглядит как настоящие сбережения. Они повышают долю вложений в оборудование длительного пользования, средства производства, промышленное сырье и строительство в сравнении с долей расходов на производство потребительских благ.

Итак, предприятия радостно берут взаймы создаваемые банками новые деньги, которые достаются им по более дешевым ставкам, вкладывают эти деньги в средства производства, и в конце концов эти деньги обращаются в более высокую заработную плату тех, кто производит средства производства. Растущий спрос инвесторов увеличивает расходы на оплату труда, но бизнесмены уверены, что эти возросшие издержки им по плечу, потому что они обмануты вмешательством правительства и банков в операции рынка кредитов, искажающим подаваемые рынком сигналы о величине кредитного процента, сигналы, определяющие, какая доля ресурсов будет направлена на производство средств производства, а какая — на производство потребительских благ.

3For the analysis of the remainder of this chapter, see Rothbard, Depressions: Their Cause and Cure, pp. 13–26.

Инфляция и экономические циклы: крах кейнсианской парадигмы - продолжение 1

Федеральный резерв (Центральный/Национальный Банк) и банки с частичным резервированием

Просто печатать деньги считается теперь старомодным. Уж слишком бросается в глаза, когда в обращение попадает слишком много крупных купюр, так что у публики может зародиться опасная догадка: оказывается, инфляция — результат того, что государство печатает банкноты. Так правительство может лишиться власти. Поэтому оно обратилось к намного более сложным и утонченным, а потому и менее заметным способам делать все то же самое — увеличивать количество денег в обращении, чтобы всегда иметь больше средств на всевозможные расходы и субсидии привилегированным политическим группам. Идея заключалась в том, что вместо того, чтобы перегружать работой печатный пресс, можно сохранить в качестве основных денег (законного средства платежа) бумажные доллары (марки,франки или фунты), а сверх этой базы построить пирамиду таинственных и невидимых, но от этого не менее действенных банковских депозитов до востребования, являющихся основой чековых расчетов. Итогом стал контролируемый правительством инфляционный механизм, в работе которого разбираются только банкиры, экономисты и сотрудники центральных банков. И сделано это было умышленно.

Прежде всего следует понять, что вся система коммерческих банков в Соединенных Штатах и других странах действует под полным контролем государственных властей — и банки рады этому контролю, потому что он позволяет им создавать деньги. Инструментом контроля является центральный банк страны — правительственное учреждение, власть которого опирается на его монопольную привилегию печатать деньги. В Соединенных Штатах роль центрального банка исполняет Федеральная резервная система (ФРС). Федеральный резерв позволяет коммерческим банкам надстраивать над собственными резервами (депозитами банков в ФРС) пирамиду депозитов (чековых счетов) в соотношении примерно 6:1. Иными словами, если резервы банка в ФРС увеличиваются на 1 млрд долларов, этот банк может и даже должен создать на этом основании пирамиду депозитов до востребования на 6 млрд долларов, т.е. банк создает 6 млрд новых денег.

Почему банковские депозиты до востребования образуют большую часть денежной массы? Это не полноценные деньги или средства платежа,которыми являются банкноты ФРС. Но они представляют собой обещание банка погасить выписанный на депозит до востребования чек наличными (банкнотами ФРС), как только этого пожелает владелец депозита (текущего или чекового счета). Все дело в том, что у банков нет этих денег, да и быть не может, потому что они должны в шесть раз больше, чем все их резервы, сами представляющие собой чековый счет в ФРС. Однако ФРС успешно внушает публике доверие к банкам, к их надежности и добросовестности. Когда банки попадают в сложное положение, ФРС может прийти им на помощь и делает это. Если бы публика разобралась в том, что происходит, и ринулась бы в банки за своими деньгами, ФРС могла бы без труда напечатать достаточно денег, чтобы вывести банки из кризиса.

Таким образом, ФРС контролирует темп инфляции с помощью коэффициента (6:1) создания банковских денег или, что существеннее, определяя общую величину банковских резервов. Иными словами, когда ФРС нужно увеличить количество денег в обращении на 6 млрд долларов, она не печатает эти 6 млрд, а выпускает распоряжение об увеличении банковских резервов на 1 млрд и предоставляет самим банкам создать 6 млрд новых чековых денег. При этом публика не понимает ни самого процесса, ни его значимости.

Каким образом банки создают новые депозиты? Они их просто ссужают. Предположим, например, что банки получили 1 млрд долларов новых резервов. Тогда они просто раздадут кредитов на 6 млрд и под эти кредиты будут созданы новые депозиты до востребования. Короче говоря, когда коммерческие банки ссужают деньги частным лицам, фирмам или правительственным организациям, они дают в долг не уже существующие деньги, которые люди заработали, сберегли и положили на свои счета, хотя именно так представляет себе это дело публика. Они выдают в долг новые депозиты до востребования, созданные ими в ходе предоставления ссуд — и ограничивают их только резервные требования или установленный центральным банком максимальный коэффициент соотношения между депозитами и резервами, т.е. 6:1. Ведь, в конце-то концов, они не печатают бумажные доллары и не добывают золото из-под земли, а всего лишь эмитируют новые счета до востребования или адресованные к самим себе чековые требования о выплате наличных, и у них нет никаких шансов удовлетворить эти требования, если публика в едином порыве потребует вернуть деньги, которые люди положили на свои банковские счета.

Каким же образом ФРС определяет совокупные резервы коммерческих банков? Она может ссужать им свои резервные средства, причем делает это по искусственно низкой ставке процента (учетная ставка, или ставка рефинансирования). Но банки не любят много брать в долг у ФРС, поэтому совокупная величина задолженности банков у ФРС никогда не бывает уж очень значительной. Для ФРС самым существенным методом увеличения совокупной величины резервов является малоизвестный или малопонятный публике метод покупок на свободном рынке. На деле это означает, что Федеральный резервный банк выходит на открытый рынок и покупает активы. Строго говоря, не имеет никакого значения, какие именно активы он покупает. Это может быть, например, карманный калькулятор за 20 долларов. Предположим, что Федеральный резервный банк покупает карманный калькулятор фирмы XYZ Electronics за 20 долларов. Федеральный резервный банк получил свой калькулятор, но здесь важно, что XYZ Electronics получила чек на 20 долларов от Федерального резервного банка. Банки ФРС не могут открывать депозиты до востребования для частных лиц и организаций — только для банков и федерального правительства. Поэтому XYZ Electronics может сделать со своим 20-долларовым чеком только одну вещь — поместить его на собственный счет, скажем, в банке Acme. В этой точке происходит еще одна операция: чековый счет XYZ Electronics, ее депозит до востребования, увеличивается на 20 долларов. А банк Acme получает чек Федерального резервного банка.

Итак, случилось следующее: счет XYZ Electronics в банке Acme увеличился на 20 долларов, но при этом никакие другие счета не изменились ни на цент. Получается, что в конце этого начального этапа — этапа I — количество денег в обращении выросло на 20 долларов, на ту величину,которую ФРС истратила на покупку актива. Если спросить, а где ФРС добыла 20 долларов на покупку калькулятора, ответ будет таким: создала из ничего, просто выписала чек на саму себя. Ни у Федерального резервного банка, ни у кого другого не было этих 20 долларов до той минуты, когда они были созданы в процессе покупки, осуществленной ФРС.

Но это еще не все. Ведь теперь банк Acme к своему удовольствию обнаружил, что у него есть чек Федерального резервного банка. Он обращается в ФРС, кладет этот чек на свой счет и его резерв, т.е. его депозит до востребования в банке Федерального резерва, возрастает на 20 долларов. Теперь, когда резервы банковской системы выросли на 20 долларов, она может расширять кредитование, т.е. создавать дополнительные депозиты до востребования в форме займов фирмам (или частным потребителям,или правительству), пока суммарный прирост чековых денег не составит 120 долларов. Таким образом, в конце этапа II мы получаем следующее:ФРС купила калькулятор за 20 долларов и тем самым увеличила банковские резервы ровно на эту величину; банковские депозиты до востребования увеличились, соответственно, на 120 долларов; банковские ссуды юридическим и физическим лицам увеличились на 100 долларов. Количество денег в обращении увеличилось на 120 долларов, из которых 100 долларов были созданы банками в ходе предоставления бизнесу ссуд в виде чековых денег, а 20 долларов были созданы банком Федерального резерва в результате приобретения калькулятора.

На практике, конечно, ФРС не тратит время на покупку всякой ерунды. Для накачивания экономики деньгами нужно покупать такое количество активов, что пройти мимо одного из самых изобильных и ликвидных из них невозможно. Речь идет об облигациях правительства США и других правительственных ценных бумагах. В США рынок правительственных облигаций очень велик и очень ликвиден, так что ФРС может обойтись без политических конфликтов, неизбежных в случае, если бы ей пришлось решать, какие именно частные акции или облигации она будет покупать. Правительству также выгодно, что рынок его обязательств имеет надежную опору, поддерживающую цены на правительственные облигации.

Предположим, однако, что некий банк, возможно, под давлением своих вкладчиков, вынужден обналичить часть своих чековых депозитов в ФРС, чтобы получить настоящие деньги. Что случится с ФРС, которая своими чеками создала новые банковские резервы буквально из ничего? Придется ли ей объявить о своем банкротстве? Ни в коем случае,потому что у ФРС есть монополия на печатание наличных, и она просто погасит свой депозит до востребования, напечатав нужное количество денег. Короче говоря, если банк явится в ФРС и потребует, чтобы из его резервов ему выдали 20 долларов — или 20 млн долларов — ФРС просто напечатает нужное количество денег и расплатится с банком. Как видим, ФРС занимает очень завидное положение — она может печатать собственные деньги.

Наконец мы получили ключ к тайне современного инфляционного процесса. Это процесс постоянного наращивания денежной массы в ходе постоянных покупок Федеральной резервной системой правительственных ценных бумаг на открытом рынке. Если ФРС,скажем,нужно увеличить количество денег в обращении на 6 млрд долларов, она купит на открытом рынке правительственных облигаций на 1 млрд (если коэффициент «депозиты до востребования/резервы» равен 6:1), и цель будет быстро достигнута. Фактически день за днем, даже в тот момент, когда вы читаете эти строки, ФРС присутствует на открытом рынке в Нью-Йорке и покупает намеченное накануне количество гособлигаций, чем обеспечивает поддержание запланированного темпа инфляции.

История денег в ХХ столетии — это история последовательного устранения ограничений,сковывавших возможности государства печатать деньги, так что в итоге государство получило полную свободу раздувать по своей воле денежную массу и, соответственно, поднимать уровень цен. В 1913 году Федеральная резервная система была создана именно для того, чтобы сделать возможным этот процесс. Новая система позволила увеличить количество денег в обращении и с помощью инфляции оплатить расходы на ведение Первой мировой войны. В 1933 году был сделан еще один роковой шаг: правительство Соединенных Штатов отказалось от золотого стандарта, т.е. по закону доллару все еще соответствовало определенное количество золота, но в реальности он перестал быть конвертируемым. Иными словами, до 1933 года способность ФРС необоснованно увеличивать количество денег в обращении была скована: она обязана была по требованию погашать свои собственные банкноты соответствующим количеством золота.

Есть существенная разница между золотом и банкнотами Федеральной резервной системы. Правительство не умеет создавать золото из ничего. Золото приходится добывать из-под земли, и это недешевыйпроцесс. А вот банкноты можно печатать сколько угодно, и это очень дешево. В 1933 году правительство Соединенных Штатов ликвидировало обмен бумажных денег на золото и перевело страну на бумажный стандарт; при этом государство оказалось монопольным поставщиком бумажных долларов. Именно отказ от золотого стандарта проложил путь к инфляционной денежной политике во время Второй мировой войны и после нее.

Но и после этого осталось одно ограничение, сдерживавшее способность правительства США бесконечно раздувать денежную массу. Соединенные Штаты отказались от золотого стандарта во внутреннем обороте,но их обязательство погашать золотом бумажные доллары,предъявленные иностранными правительствами, сохранилось. Иными словами, на международной арене сохранялась урезанная форма золотого стандарта. В 1950–1960-х годах Соединенные Штаты наращивали количество денег в обращении и повышали уровень цен, а параллельно в руках европейских правительств скапливались доллары и долларовые требования (в бумажных и чековых деньгах). Были предприняты грандиозные усилия, чтобы убедить иностранные правительства не требовать конвертации накопившихся у них долларов в золото, но в августе 1971 года Соединенным Штатам пришлось объявить о своем банкротстве — правительство закрыло «золотое окно» и отказалось погашать свои международные обязательства золотом. Далеко не случайно,что за этим отказом от последнего сдерживающего механизма последовала двузначная инфляция 1973–1974 годов в США и других странах мира.

Мы нашли объяснение хронической инфляции в современном мире, в том числе и в Соединенных Штатах: повсеместный переход от золотого стандарта к бумажному и развитие центральных банков,беспрепятственно эмитирующих чековые деньги на базе подверженных инфляции бумажных денег. В результате правительство получило полный контроль над количеством денег в обращении. Уяснив ситуацию с инфляцией, нам предстоит теперь проанализировать проблему цикла деловой активности, спадов и инфляционных спадов или стагфляции. Откуда берется цикл деловой активности и откуда возник таинственный феномен стагфляции?

(см. окончание)

1. Инфляция и экономические циклы: крах кейнсианской парадигмы -- начало -- Мюррей Ротбард


IX. Инфляция и экономические циклы: крах кейнсианской парадигмы

  1. Введение: инфляция и экономические циклы
  2. Деньги и инфляция
  3. Федеральный резерв и банки с частичным резервированием
  4. Банковские кредиты и экономические циклы

  1. Введение: инфляция и экономические циклы
До 1973–1974 годов кейнсианцы, сформировавшие в конце 1930-х основную экономическую доктрину этого периода, чувствовали себя на коне.1 Буквально все приняли идею Кейнса, что в рыночной экономике есть нечто такое, что делает ее подверженной колебаниям уровня расходов (на практике кейнсианцев интересовала только ситуация недостаточных расходов), а потому государство обязано вмешиваться и компенсировать этот дефект рынка. Для компенсации природного неравновесия рынка правительство должно было манипулировать уровнем расходов и дефицитом бюджета (на практике — постоянно их увеличивать). Управлять этой жизненно важной макроэкономической функцией правительства должен был, разумеется, совет кейнсианских экономистов (Совет экономических консультантов при президенте США), задача которого соcтояла в «точной настройке» экономики, необходимой для того, чтобы избежать как инфляции, так и рецессии, и регулировать совокупную величину расходов таким образом, чтобы гарантировать поддержание полной занятости в отсутствие инфляции.

К 1973–1974 годам даже кейнсианцы, наконец, осознали, что с этим самонадеянным сценарием что-то не в порядке и что пришла пора пересмотреть основы своей теории. Ведь за четыре десятилетия кейнсианской «точной настройки» не только не удалось избавиться от хронической инфляции, возникшей в ходе Второй мировой войны, — именно в это время инфляция стала двузначной (около 13% в год).И мало того, так еще в 1973–1974 годах Соединенные Штаты вошли в самую глубокую и продолжительную рецессию со времен 1930-х годов (ее следовало бы назвать депрессией, но к тому времени экономисты отказались от этого термина как неполиткорректного). В кейнсианской картине мира не было предусмотрено такого поразительного сочетания — значительная инфляция на фоне глубокой рецессии. Экономисты привыкли к тому, что либо экономика переживает бум, и тогда цены растут, либо экономика пребывает в состоянии спада или депрессии, и тогда имеет место высокая безработица, а цены падают. В период бума кейнсианское правительство должно было «понижать чрезмерную покупательную способность», для чего следовало увеличивать налоги и откачивать деньги из экономики.А в период спада правительство должно было увеличивать расходы и наращивать дефицит бюджета, т.е. накачивать деньги в экономику. Но что должно было делать правительство, когда в экономике одновременно наблюдаются инфляция и спад, сопровождающийся массовой безработицей? Как можно одновременно давить на газ и тормоз экономического механизма? Уже в ходе спада 1958 года проявилась некоторая странность — впервые в истории в разгар спада индекс потребительских цен продолжил расти, хоть и незначительно. Но тучка была совсем маленькой, похожей на облачко, и кейнсианцы сочли, что тревожиться не о чем.

Потребительские цены не прервали рост и в период спада 1966 года, но спад был настолько незначительным, что это тоже никого не встревожило. А вот значительная инфляция в период спада 1969–1971 годов оказалась уже ударом. Впрочем, настоящее смятение в рядах кейнсианцев началось только в период глубокого спада 1973–1974 годов, сопровождавшегося двузначной инфляцией. Пришлось признать не только то, что провалилась политика «точной настройки» и мы все еще имеем дело с давно похороненными экономическими циклами, но и то, что когда экономика пребывала в состоянии хронической и даже ускоряющейся инфляции, она при этом не могла выбраться из рецессии, т.е. имел место инфляционный спад или стагфляция (стагнация + инфляция). Явление было не только совершенно новым, но еще и необъяснимым — господствовавшая экономическая теория не предусматривала ничего подобного.

При этом инфляционная ситуация явно ухудшалась: примерно 1–2% в год в период Эйзенхауэра, 3–4% в год при Кеннеди, 5–6% в год при Джонсоне и около 13% в 1973–1974 годах, после чего она снизилась до 6%, но только под напором резкого и продолжительного спада 1973–1976 годов.Несколько вещей нуждаются в объяснении: 1) откуда взялась хроническая и ускоряющаяся инфляция? 2) почему инфляция сохранялась даже в период глубокой депрессии? А раз уж мы заговорили обо всем этом, то очень важно понять, 3) что порождает экономические циклы? Откуда эта нескончаемая последовательность подъемов и спадов?

К счастью, ответы на эти вопросы уже даны, и дала их вытесненная на задворки австрийская школа экономической теории и, в частности, теория денег и циклов деловой активности, развитая в Австрии Людвигом фон Мизесом и его последователем Фридрихом А. фон Хайеком, который и познакомил с этой теорией Лондонскую школу экономики в начале 1930-х годов. Собственно говоря, предложенная Хайеком австрийская теория циклов деловой активности покорила молодых британских экономистов именно потому, что только она давала удовлетворительное объяснение Великой депрессии 1930-х годов. В начале 30-х будущие лидеры кейнсианства, такие как Джон Р. Хикс, Абба Р. Лернер, Лайонел Роббинс и Николас Калдор в Англии и Элвин Хансен в Соединенных Штатах, были последователями Хайека. Но опубликованная в 1936 году работа Кейнса «Общая теория занятости, процента и денег» смешала все карты — произошла настоящая кейнсианская революция, высокомерно провозгласившая, что никто прежде не мог объяснить природу экономического цикла и Великой депрессии. Следует подчеркнуть, что в ходе глубоких дебатов кейнсианская теория не одержала победы над австрийским подходом. Напротив, как нередко бывало в истории общественных наук, кейнсианство просто вошло в моду, а непобежденная австрийская теория впала в забвение.

В течение четырех десятилетий австрийская теория была жива, но почти незаметна: верность ей хранили только Мизес (в Нью-Йоркском университете) и Хайек (в Чикагском), а также горстка их последователей. Далеко не случайно, что возрождение австрийской теории совпало с появлением стагфляции и ставшим очевидным поражением кейнсианства. В 1974 году в колледже Ройалтон, штат Вермонт, состоялась первая за несколько десятилетий конференция австрийской школы экономической теории. В том же году сообщество экономистов было поражено присуждением Нобелевской премии по экономике Хайеку. После этого «австрийцы» провели конференции в Хартфордском университете, в Виндзорском замке в Англии и в Нью-Йоркском университете, причем даже Хикс и Лернер дали понять, что отчасти возвращаются к позиции, которой придерживались в молодости. Были проведены региональные конференции на Восточном и Западном побережье, на Среднем Западе и на Юго-Западе США. Публикуются книги и статьи, и, пожалуй, самое важное, появились чрезвычайно способные аспиранты и молодые профессора, связавшие свою научную карьеру с разработкой австрийского подхода, так что в будущем можно ждать результатов его применения.

1Keynesians are creators of “macroeconomics” and disciples of Lord Keynes, the wealthy and charismatic Cambridge University economist whose General Theory of Employment, Interest, and Money (New York: Harcourt Brace, 1936) is the cornerstone of Keynesian economics.